Философские основания либерализма
Вместо того, чтобы объяснять современную политическую философию в терминах секуляризации, было бы разумно задать вопрос, почему доминирование религии над политической сферой уменьшается. Почему и каким образом была достигнута их независимость друг от друга, давшая жизнь и экономической науке, и современным естественным наукам? Ответ на этот вопрос предполагает анализ «проблемной ситуации» политической философии с XV по XVII в. Абсолютно не очевидно, что эту ситуацию можно полностью объяснить секуляризацией. Сведение «проблемной ситуации» политической философии к вопросу ее взаимосвязи с откровением практически ничего не объясняет.
Критика современности в версии Менгера, Мизеса и Хайека была направлена не на научное знание как таковое, а на распространение метода индукции на теоретические социальные науки. Ведь современность, как и любая историческая тенденция, тоже представляет собой непреднамеренный результат человеческой деятельности. Этот результат не носит эсхатологического характера и не является воплощением какой-либо цели. Это просто тенденция, которую, с точки зрения тех, кто отказался от историцистского мировоззрения, можно сдерживать и модифицировать. Таким образом, философию социальных наук австрийской школы можно трактовать как альтернативу той версии современности, которая представляет собой продукт позитивизма, историцизма и иррационализма; ее можно рассматривать как критический рационализм и как рациональную практику.
Как мы видели, тезис о том, что австрийская школа является примером применения в политической науке определенного типа знаний и методологии, возникшего в рамках конкретных экономических условий, неубедителен. Еще менее убедительна попытка трактовать ее политическую философию как попытку спекулятивной легитимизации рыночной экономики. Ее вкладом в политическую философию гораздо разумнее считать переход от теории субъективной ценности к теории наилучшего политического порядка. Представители австрийской школы (возможно, за исключением Мизеса) не удовлетворялись простым подтверждением и обоснованием тезиса о том, что в условиях, когда высшей ценностью является субъективность ценностей, должна сформироваться такая политическая организация, которая позволяет реализоваться всем субъективным ценностям. Австрийская школа пошла дальше: она вернулась к классической проблеме соединения «порядка, который не есть подавление, со свободой, которая не есть распущенность». В этом состоит центральная философская проблема австрийской школы, в особенности Хайека. Как справедливо полагал Штраус, не может быть сомнений, что именно эта проблема является основной проблемой политической философии как сферы активности человека.
Этот широкий круг вопросов можно также назвать попыткой преодолеть границы влиятельной концепции Вебера, которая не допускала никакой иной возможности, кроме «смертельной схватки» между ценностями и ценностными областями, отмежевываясь тем самым от политической философии. Под ценностями Хайек имел в виду то, чем «человек может руководствоваться в течение большей части своей жизни, в отличие от конкретных целей, которые определяют характер его действий в тот или иной конкретный момент». Таким образом, имеется различие между средствами и целями (объектами, на которые внимание направляется сознательно и которые «в норме представляют собой результат тех конкретных обстоятельств, в которых он [человек] находится в любой отдельно взятый момент»). Ценности тем самым становятся интерсубъективными моделями, которые могут не осознаваться субъектами; кроме того, эти модели могут быть объектами культурной передачи и, как любые культурные продукты, они доступны для критического обсуждения. Это показывает, что, являясь выражением определенной культуры и традиции, ценности способны руководить действиями отдельных людей более эффективно, чем субъективный расчет последствий конкретного действия. В абстрактном смысле ценности — это элементы, создающие возможность для «мирного существования порядка Открытого общества». Соответственно условием существования открытого общества является то, что у его членов есть «общие мнения, правила и ценности», а не то, что у них есть «общая воля, приказы которой направляют членов общества к конкретным целям». Чем больше общество, тем в большей степени его общие ценности «должны ограничиваться общими и абстрактными правилами поведения. У членов Открытого общества общими могут быть только мнения о ценностях, но не воля, направленная на конкретные цели».