Критика историцизма
Мизес вернулся к связи между историцизмом и исторической школой немецких экономистов в «The Historical Setting of the Austrian School of E0omics». В этой брошюре он высказал идею о том, что эта связь возникла в результате восприятия экономистов классической школы и Милля как сторонников учения о том, что источником экономической теории является практический опыт. После того как эта интерпретация трансформировалась в отрицание общезначимости экономических теорем, и возникли условия для «спора о методах».
Рассматривая мизесовскую интерпретацию «спора о методах», можно отметить, что его утверждение о том, что «Менгер находился под слишком сильным влиянием эмпиризма Джона Стюарта Милля, чтобы довести собственные взгляды до их логического завершения», является ярким свидетельством непонимания им эпистемологии Менгера и его стремления дистанцироваться от нее.
Другой интересный момент связан с осознанием политических следствий идеи исторической и культурной относительности экономических и культурных институтов. Социальную философию исторической школы немецких экономистов действительно ожидало превращение в своего рода «государственный социализм», характеризовавшийся открытой враждебностью к рыночной экономике и ее политическим последствиям. Влияние этой философии на будущее Германии заставило Мизеса написать, что суть немецкой экономической науки воплощена в процессе, начавшемся «шмоллеровским обожествлением курфюрстов и королей из династии Гогенцоллернов и завершившемся канонизацией Адольфа Гитлера Зомбартом».
Критика Мизеса была направлена прежде всего на эпистемологический аспект историцизма. В контексте истории идей его позиция относительно происхождения политических результатов историзма не кажется стопроцентно убедительной, поскольку историзм не носил исключительно социалистического и националистического характера. Однако то, что он ограничивает область своего анализа экономической методологией, привлекло внимание к значению теории субъективной ценности для методологической дискуссии. В эпоху Мизеса в этой дискуссии участвовали не только представители австрийской школы и исторической школы немецких экономистов, но и Виндельбанд, Риккерт, Дильтей и Вебер.
Итак, можно сделать вывод, что Мизеса интересовали последствия влияния экономической науки на другие теоретические социальные науки. Бесспорно, его картина дискуссии была односторонней. При этом его внимание было сосредоточено на эпистемологических и гносеологических аспектах историцизма в связи с их влиянием на историческое развитие. С этой точки зрения невозможно отрицать, что его предупреждение о политических опасностях, таящихся в предложенной историцистами концепции истории, продемонстрировало отсутствие элементов, заслуживающих размышления.
Однако прежде всего цель Мизеса состояла в том, чтобы пересмотреть социальные науки в свете праксеологии, которую он надеялся использовать в качестве основания и для каталлактики (учения об обмене), и для либерализма. Именно этот план заставил его, как и Хайека, сконцентрироваться на тех научных школах, которые имели наибольшее влияние на политический процесс. На кону стояло «возрождение» либеральной политической философии. Это было главной целью и Мизеса, и Хайека; оба стремились освободить либеральную политическую философию от оков ментальности, тем или иным способом связанной с историцизмом и позитивизмом.